Зачем архитектору быть подрядчиком? Почему «зеленое строительство» способно стать драйвером российской экономики? И как устроен головной мозг зодчего? Об этом мы беседуем с генеральным директором архитектурной мастерской Сергеем Цыциным.
– Мастерской Цыцина больше 20 лет. Какой проект вы считаете своей визитной карточкой?
– Трудно сказать. Повторяющихся задач практически нет. У нас в портфеле и элитные резиденции, например на улице Глинки и на Каменном острове, и доступное жилье в Сертолово и Юнтолово. Это совершенно разные вызовы.
– Много ли архитектору приходится работать «в стол»?
– За 24 года существования мастерской по нашим проектам введено в эксплуатацию 1 650 000 кв.м недвижимости. Это жилье разного уровня, детсады и школы, офисные и торговые центры, спорткомплексы, гостиницы, МФК и пр. Реализовано несколько проектов комплексного освоения. Так что наш КПД довольно высок. Хотя, конечно, не все состоялось.
Например, мы разработали для Абсолют-банка квартал «Сколково‑Заречье» на 40 га в Подмосковье. Я очень люблю этот проект, но банкиры, к сожалению, не лучшие девелоперы. Другой масштабный проект под Москвой — «Светлый город» с объемом строительства 1,3 млн кв.м — тоже не реализован. И его, кстати, инициировали выходцы из одного крупного банка.
– Происходит ли по ходу строительства реальный авторский надзор? Часто ли картинка, нарисованная архитектором, совпадает с реальностью?
– Довольно часто. Идеальный для меня в этом смысле объект — ЖК «Корона» в столице на проспекте Вернадского, где девелопером выступал Сергей Полонский, у которого тогда еще не было скандальной славы. Он даже благоустройство выполнил в полном объеме — точно по проекту. Кривые дорожки, малые формы, подсветка, кустарники, цветники — все это сразу создает ощущение комфортности. И объект начинает играть.
Обычно же у нас с запасом вкладывают деньги в фундаменты и стены, а на том, что создает красоту и неповторимость здания, экономят. И много на этом подчас теряют.
Естественно, с заказчиком идет постоянный диалог, причем с переменным успехом. Однако за последнее время взаимопонимание значительно улучшилось. Одна из причин — кризис.
– Казалось бы, наоборот, нужно на всем экономить…
– Да, но экономить умно. До 2008‑го все продавалось настолько хорошо, что качество проекта вообще не имело никакого значения. Главным для девелопера было поскорее получить разрешение на строительство, завершить объект и уйти с него. А это не способствует заботе о внешнем облике дома, его аккуратной эксплуатации, внедрению «зеленых» технологий и пр.
– То есть для архитекторов наступает неплохое время на фоне кризиса и усилившейся конкуренции…
– Определенно. Заказчики теперь больше ощущают вклад архитектора в успешность проекта.
– Вы активно работаете в столице и в регионах: в Екатеринбурге, Тульской области, Ярославле, Красноярске, Сочи. Где, на ваш взгляд, больше шансов на реализацию оригинальных архитектурных идей?
– В Петербурге всегда интересно: настолько плотный здесь всего за три века создан градостроительный объем. Он сам по себе школа для зодчих. Именно городу я обязан своим архитектурным воспитанием. Поэтому жаль, что в новостройках нет логичного развития Петербурга, не часто возникает комфортная и эстетичная среда.
Москва — статья особая. Отдельный рынок, где больше финансирования и возможностей, выше конкуренция. Кроме того, ощущается разница в профессиональном уровне участников инвестиционно-строительного процесса. Пусть она и невелика.
В Екатеринбурге привлекают объемы. Там мы делаем эскизный проект и ППТ планировочного района Истокский — это фактически город-сателлит. Там развитие закладывается на многие годы вперед. Причем это будет не монолитная городская ткань, которая нарастает вокруг ядра, как кольца дерева, и становится утомительной и тяжелой для жизни и восприятия.
У сателлита запланирован свой центр, а дальше — подчиненные ему, но отдельные жилые образования с зелеными разрывами между ними. При этом должны быть отлично налажены транспортные и инженерные связи. Весь планировочный район займет около 6000 га, его центральная часть — это 350 га. Здесь будут проживать 45 000 человек, появятся крупные торговые и спортивные объекты, места приложения труда.
– Проект в чистом виде частный?
– Да. Но Москва и Петербург избалованы вниманием инвесторов, отсюда и отношение к ним соответствующее, а в Екатеринбурге местные власти проявляют большую заинтересованность и оказывают поддержку. Поэтому там нет, как здесь, постоянного ощущения, что пробираешься через бюрократические дебри.
– Да уж. В этом смысле показателен ваш петербургский проект ЖК «Платинум» на Свердловской набережной…
– Согласен. Нужно иметь большое упорство и стрессоустойчивость, чтобы доводить такие проекты до логического завершения. Но это и интересно. Материализация идеи — главный драйвер, дающий энергию работать дальше.
– То есть вам главное — не придумать, а построить?
– Я вообще считаю, что придумывать идеи и красиво их изображать — отдельный вид искусства. Кстати, когда мы еще в застойные времена работали с моим другом Сергеем Чобаном в Худфонде, то рисовали огромные проекты — практически архитектурные грезы.
– Города Солнца?
– Нечто подобное. Это было отличное упражнение, и те времена я вспоминаю с неизменной любовью. Но для меня концепция очень важна не сама по себе, когда она существует на бумаге, а в ее материальном воплощении.
– Ваш тезка архитектор Чобан в результате сделал карьеру в Германии. У вас не возникало желания эмигрировать, чтобы работать, например, в Европе?
– Естественно, я себе этот вопрос задавал. Я закончил Академию художеств в Ленинграде в 1982‑м, устроился ведущим архитектором в институт «Ленгражданпроект» и практически сразу выиграл конкурс на проектирование экспериментального поселка Имоченицы в Лодейнопольском районе Ленобласти, на берегу Ояти. Потом этот проект получил диплом Союза архитекторов РСФСР, но реализован был лишь отчасти — из-за бюрократии и нежелания Агропрома им заниматься несмотря на предоставленное финансирование.
– Неудивительно. На ваших эскизах у поселка совершенно несоветский вид. Не колхоз, а стильный европейский пригород…
– На самом деле я следовал русским архитектурным традициям. Именно так и строили северные деревни и поселки: солярный принцип, улица вдоль бровки обрыва, полукольцом развернутая к солнцу, само место — на излучине реки, общественные объекты, расположенные в ключевых местах и ориентирующие человека в пространстве и времени. Я тогда специально ходил на лекции и изучал приемы, характерные для русского Севера.
Так вот, проект все время тормозился, и это навевало мысли об эмиграции. Но как раз тогда события начали быстро развиваться. В 1988‑м в Союзе разрешили кооперативы, и наша компания возникла в тот же месяц, когда приняли соответствующий закон. Причем она сразу наполнилась заказами, и я был связан ответственностью перед клиентами. Эмигрировать пропало всякое желание. Я твердо для себя решил работать в России.
– С чего начинали? С квартир?
– Нет, сразу с больших проектов — с того самого поселка Имоченицы. В учредителях той первой фирмы — ООО «Современник» — значились Госстрой и Союз архитекторов РСФСР, Леноблисполком и даже ЦК ВЛКСМ, хотя я к коммунистической идеологии никогда отношения не имел.
Конечно, в 1990‑е были тяжелые периоды, но тогда мы занялись не только проектированием, но и генподрядом, реализовывали проекты «под ключ». Например, построили Международный центр моды в Москве.
В общей сложности сдали около 40 000 кв.м недвижимости. Так что эту школу — от получения разрешения и установки забора на площадке до процедуры ввода в эксплуатацию — я прошел, и считаю ее очень полезным опытом.
– То есть вы не теоретик, с которым подрядчик мучается, пытаясь как-то приспособить к реалиям стройки живописную картинку?
– Позанимавшись семь лет строительными работами, мы представляем, что сколько стоит, реализуемы ли конкретные решения с технической точки зрения, какой они дадут экономический эффект и т. п.
Это тоже обеспечивает устойчивость компании в кризисы. В 2008‑м у нас остановилось сразу несколько очень масштабных проектов, зато мы освоили другие ниши. Например, спроектировали около 500 000 кв.м жилья в районе Славянка для военных и по заказу города.
– Сколько человек у вас в мастерской работают? Есть проблемы с молодыми кадрами?
– У нас в штате 110 сотрудников. Есть офисы в Петербурге, Москве и фирма в Крыму, зарегистрированная еще в Украине, а теперь — российская. Кроме того, налажены контакты с узкоспециализированными компаниями. Так что в орбите наших заказов постоянно вращаются около 240 человек.
Когда в начале «нулевых» у нас появились сложные проекты вроде ЖК «Корона» с аквапарком, боулингом и прочими объектами инфраструктуры, курс был взят на формирование полноценной команды — с отделом генплана, специалистами по электрике, вентиляции, водопроводу-канализации и пр.
Сейчас в мастерской примерно поровну опытных кадров и молодежи. В ментальности общества, к счастью, за последние годы что-то изменилось. Молодые люди опять интересуются архитектурными и строительными специальностями и выходят из вузов с желанием сделать карьеру по профессии, а не торговать помидорами.
– Ваша мастерская одной из первых стала продвигать в Петербурге тему «зеленого» строительства. Для местных девелоперов это прежде всего маркетинговый ход, а для вас? Реализуема ли такая идеология у нас хотя бы отчасти?
– Для меня «зеленые» технологии — это интегральный подход к проектированию, в котором архитектура органично увязана с конструктивом, инженерией и пр. Мы очень буквально поняли рынок как некий хаос и сосредоточились на плюшкинской экономике: сухарик не дожевал — замок амбарный повесил, что-то где-то украл — отложил. Все это не имеет никакого отношения к экономике стратегического развития. Если бы инвестор, заключив договор концессии, строил и эксплуатировал школу 20 лет, энергоэффективные здания быстро стали бы выгодны. Не говоря уж о том, что в «зеленом» строительстве есть мероприятия, которые лежат на поверхности и имеют ничтожную стоимость.
В международных системах сертификации все давно расписано и собрано в единую систему оценок — от генплана до экологии.
– А какая из распространенных заграничных систем вам ближе: LEED или BREЕAM?
– На мой взгляд, для России больше подходит LEED, поскольку при оценке объекта в нем больше внимания уделяется энергоэффективности.
У нас много мифов о «зеленом» строительстве. Например, такой: раз в Европе есть проблема энергозависимости, значит, им нужна энергоэффективность, а нам — нет. Вопрос: почему? В России разве сила тяготения отменена?
Для нас как для страны с холодным климатом эти технологии еще важнее. Кроме того, наша территория так огромна, что рационально использовать ее можно только на принципах энергоэффективности, иначе отечественное производство становится нерентабельным из-за себестоимости продукции.
«Зеленое» строительство способно стать мощным драйвером для страны в целом, тем самым механизмом развития инновационных технологий, которым раньше у нас выступала «оборонка».
Насколько мне известно, правительство разработало методику, способную перевернуть всю систему госзаказа. Суть ее в том, что критерием победы в тендере станет не минимальная цена строительства, а стоимость жизненного цикла объекта. Это будет «зеленая» революция, если, конечно, методика начнет применяться.
– Какие «зеленые» проекты есть в портфеле мастерской?
– Мы спроектировали в Петербурге учебный центр ФСК ЕЭС, который получил «серебряный» сертификат LEED. Это лишь пятый объект в России, построенный по этому стандарту.
По заказу Фонда ЖКХ сделали проект «Надежда» в Тульской области — типовой жилой дом для граждан, которых переселяют из аварийного фонда.
Сейчас работаем над высотным МФК «Ингрия Тауэр» у ст. м. «Озерки» от компании «С.Э.Р.», который тоже претендует на LEED.
– Вы кем себя в мастерской больше ощущаете: администратором или архитектором?
– Архитектором, конечно. Но здесь нет противоречия. Чтобы выдавать тысячи чертежей, нужен не душевный порыв, а работоспособная система.
– Вы сознательно пришли в профессию или все произошло довольно случайно?
– Точно не случайно. Отец тоже закончил Академию им. Репина, был художником и архитектором. Мой брат — живописец, профессор Академии художеств России — сейчас там преподает. Рисовать мне нравилось с детства, но, кроме того, интересовало все, что связано с тригонометрией, пространственным мышлением.
Профессия архитектора вообще нетривиальна. С одной стороны, художественное творчество, нечто метафизическое, иррациональное, а с другой — чисто инженерные навыки. Оба полушария мозга работают и взаимодействуют. Кроме того, общение. Мой брат — живописец, творит один на один с холстом, а архитектор связан в своем проекте с тысячей людей.
– То есть архитектор по натуре экстраверт.
– Да, и я экстраверт тоже.
– Династия Цыциных продолжается?
– Моя жена Валентина руководит в нашей мастерской отделом генплана. Дочка — тоже архитектор. Правда, сейчас она воспитывает троих детей и не работает. Племянник учится в художественной школе.
– Вы построили себе дом или квартиру?
– Нам с братом достался в наследство дом под Приозерском, где мы сделали ремонт. Есть еще дача в Сиверском.
Одно время я жил в доме на углу Стремянной улицы и Поварского переулка, который сам спроектировал.
– Вы живете в центре?
– Да. От дома до офиса 10 минут пешком. Времени на стояние в пробках не хватает, так что приходится быть рациональным. Транспортная проблема — это, кстати, очередной повод порассуждать об отсутствии четкой стратегии и приоритетов развития Петербурга. Только понимание того, каким мы хотим видеть наш город через пятьдесят и через сто лет, даст четкое представление о том, как действовать сегодня.
К сожалению, такого понимания сейчас не хватает. Нет дерева целей, которым могли бы руководствоваться участники инвестиционной деятельности, системы табу на засорение городской среды случайными постройками. Если же девелоперы, в свою очередь, будут защищены от рисков общей программой развития города, они согласятся входить в проекты с меньшей доходностью и большей социальной нагрузкой.
– Что вам наиболее близко и интересно из того, что происходит сейчас в мировой архитектуре?
– Архитектурные стили и их развитие — предмет отдельного долгого разговора. Не могу сказать, что мои вкусы окончательно сформировались. Однако есть архитектура какофоничная, а есть органичная. И я, безусловно, приверженец последней. Такие драматичные произведения, как музей в Бильбао, спроектированный Фрэнком Гери, — это очень интересно, но в целом архитектура призвана гармонизировать человека. Это касается и самих форм, и пространств между зданиями, и «пятого фасада», то есть земли.
Архитектура должна улучшать здоровье. Кроме всего, она чрезвычайно информативна и поэтому структурирует человеческую личность и общество, емко отражая время и вечность.
Беседовала Анастасия Ясинская
Еженедельная газета "Недвижимость и строительство Петербурга", № 19(807) 12.05.2014, c.10